СТАРЕЙШЕМУ ЛИТЕРАТОРУ ДОНБАССА НИКОЛАЮ ГОНЧАРОВУ – 95!
Николай Ефремович Гончаров родился в 1925 году в селе Томаровка на Белгородщине. Школьные годы провёл в Горловке. В семнадцать лет ушёл на фронт. После тяжёлого ранения около четырёх с половиной лет находился на лечении в госпиталях. Проявив корчагинское упорство, будущий писатель создал лучшие свои фронтовые были и стихи, успешно окончил среднюю школу.
В Западном Казахстане, куда привезли его на носилках, он показал маме два документа: удостоверение инвалида Отечественной войны 1 группы и университетскую зачётку. Были и слёзы, и надежда: через полгода народный лекарь-казах поднял Николая Ефремовича на ноги.
Возвращаясь в Горловку, Николай Гончаров уже наметил свою дорогу в жизни. Первое произведение опубликовала газета "Кочегарка" в 1950 году. В ней же стал работать заместителем редактора. Восемь лет руководил городским литературным объединением. В последующие годы возглавлял газеты «Радянська Донеччина» и «Социалистический Донбасс»…
Вот уже около сорока лет он живёт и работает в Москве, являясь ответственным работником редакции газеты "Социалистическая индустрия".
Николай Ефремович издал книги о Донбассе: "Поющие пласты", "Русская улица", "Иванова гора", "Прощальный свет", "Горловский бой", "Оружие поэта", "Живая память", "Шахтёрская мать" и мн. др..
Публиковал статьи о творчестве Павла Беспощадного и других писателях.
В архиве у него немало писем от людей, которым он лично помог в их житейских нуждах, отстаивая их права, подчас по-фронтовому бросаясь на бюрократические "амбразуры" тех лет. Человек беспокойный, он не раз навлекал на себя неудовольствие начальства, поддерживая в газетах критический огонь по чванству, зазнайству, самодовольству, равнодушию…
11 декабря 2020 года Николаю Ефремовичу исполняется 95 лет со дня рождения и 70-летие его работы в печати.
Редколлегия литературного журнала "Пять стихий" и правление Донецкой писательской организации Межрегионального союза писателей поздравляют Николая Ефреммовича с Юбилееем и желают всего самого наилучшего, а самое главное здоровья и Мира!
НИКОЛАЙ ГОНЧАРОВ
КРАСНЫЙ КАРАНДАШ
Завагитпроп наш – весельчак дотошный,
В недавнем прошлом – ротный командир,
Нас принимал подчёркнуто учтиво.
Подвинул с шуткой пачку папирос:
«Травитесь, братцы, заодно со мною!..
Анкета? Очень хорошо! Сейчас посмотрим…»
Придвинул он к себе мои листы,
Где жизнь, ещё недолгая, вместилась.
И стал читать, загадочно прищурясь,
Попыхивая папироской модной.
И на лице его одутловатом,
Как в зеркале, то чтенье отражалось.
«Так мы, выходит, воевали рядом?
Эристовку-то, значит, брали вместе…
Моя там рота (следует затяжка)
До одного солдата полегла»…
Ещё вопрос, ещё одна затяжка,
И дым от наших длинных папирос
Тремя струями сизыми тянулся
К открытой форточке, сливаясь воедино.
Он, как беседа, всё согласно вился.
Но вдруг, взметнувшись, разорвался в клочья…
Мой собеседник, словно бы споткнулся,
Схватил свой толстый красный карандаш
И впился взглядом в ту строку в анкете,
Где, говоря о тридцать третьем годе,
Я называл причину переезда
Из Томаровки в Горловку, как было,
Как всё произошло на самом деле…
«Где ты (уж «ты»!), в какой ты видел книге,
Что голод был у нас в то время?..»
«Зачем читать мне? Это здесь осталось
(Прижал я руку к сердцу простодушно),
Как страшная зарубка на всю жизнь»…
«Так-так!..» – каким-то отчуждённым тоном
Сказал на это труженик горкома, –
И дважды жирной красною чертою
Моё писанье с чувством подчеркнул.
Захлопнул папку и, руки не подав,
Промолвил, что могу я быть свободным.
Начальнику же моему велел остаться…
Нескоро он в редакцию вернулся.
И сразу же меня позвал к себе.
«Зачем же так про эту голодовку? –
Спросил с обидой, оттиск отодвинув, –
Была она, конечно, это верно,
Но надо ли, чтобы в своей анкете?..»
Прости меня, милейший первый мой редактор,
Но я тебя в тот миг совсем не видел,
А видел тех, сидящих мёртвых на скамейке,
Что в белгородском сквере, у вокзала,
Остались навсегда передо мною.
А видел на Грабиловке, в землянках,
Детей опухших с ножками слонят.
А видел я в том горловском посёлке,
Как умирал мой дед голодной смертью…
Вот это и была моя анкета,
С которой спорил красный карандаш.
РАЗГОВОРЫ В СТРОЮ
(Из фронтового блокнота)
Дождь осенний в лицо,
Мы промокли до нитки.
- Эх, какое крыльцо!
- И какая калитка!
- Разговоры в строю!
Что за бредни, ребята?
Вот откроем свою,
Как побьём супостата.
Буря воет: зима.
Снеговая завеса.
- Во, пошла кутерьма,
Как в утробе у беса…
- Всё ты знаешь, солдат,
Словно был там, однако…
- Как же садит он, гад!
- Как он лупит, собака!..
ПАРЕНЬ ИЗ ДОНБАССА
Виктору Андриянову
Мне снятся голубые терриконы…
Когда же ты приходишь наяву,
Я вижу их мерцающие склоны
И забываю в этот миг Москву…
Найти строку такого беспокойства –
Иных огреть, а этих обогреть –
Тебе шахтёры дали это свойство.
Успеть сказать! Вот только бы успеть…
Как мне понятно нынче это чувство!
Шахтёрский край у каждого из нас
Зажёг в душе нелёгкое искусство –
Слагать слова, как видно, в добрый час.
С тех пор всегда без устали и лени
Ты пашешь так, что хоть снимай кино:
«Донбасс никто не ставил на колени,
И никому поставить не дано!»
Слова поэта, что с войны крылаты,
В твоём нетленном мудром багаже
Диктуют образ, сохраняя свято
Заветный смысл на мирном рубеже.
P.S.
Промчались годы, как тебя не стало,
Как ты ушёл, недописав строки…
А в отчем крае нынче запылало:
В Донбассе бьются братья-земляки.
Там вспоминают вновь слова поэта –
Зовут к рассудку, злобе вопреки.
И в том ряду, в словесной эстафете
Звучат твои «Шахтёрские полки»…
ДРАПМАРШ
«Войска России столь поспешно покидали Германию, что на новом месте для солдат не успели возвести казармы. Прощаясь с Берлином, русские солдаты в строю пели по-немецки».
(Из газет)
Немецкой песней оглашая
Злорадно ахнувший Берлин,
Шагают правнуки Чапая,
Куда велит им властелин.
А он велит – во чисто поле...
Смотри, Европа, каковы
Заложники злодейской воли –
Солдаты нынешней Москвы!
Орут с надрывом по-немецки,
Забыв свою родную речь
И про обычай наш советский
Своё достоинство беречь.
Но вот прошла всего неделя.
Сложив парадное шитьё,
Они совсем не так запели,
Гася бессилие своё.
Под русским небом цепенея,
Они по-русски костерят
Вышестоящих лиходеев,
Обидевших своих солдат.
Мне жаль вас, пасынки Победы.
Я с вами зябну на юру.
Я разделяю ваши беды,
Но по-немецки не ору!
А как могу по-русски крою
Ту окаянную игру,
Что обрекла на стыд героев,
Пустив их славу по ветру...
СИРОТА
Нездешним светом озарило лица,
отозвалось улыбкой на устах:
солдат принёс зайчонка в рукавице –
нашёл его в обугленных кустах.
Стояли мы в ту пору на заслоне,
и маленький пушистый сирота,
обосновавшись в нише для патронов,
осваивал уютные места.
При стуке в гильзу он спешил к просвету
к знакомым, тёплым, ласковым рукам.
Кто наблюдал тогда картину эту,
хранил её в душе наверняка.
«Кормёжка зверя!» - смех звучал в траншее,
отдушина из редких на войне.
Толпились мы, вытягивая шеи,
как будто в незабытой стороне…
Но радио солдатское не спало
и предвещало новые бои:
нам завтра на рассвете предстояло
опять менять позиции свои.
А на войне, известно, было всяко:
не мы, а немцы, сжатые в котле,
остервенело ринулись в атаку,
бронёй прикрывшись в предрассветной мгле.
Мы заступили нелюдям дорогу.
Скажу вам сразу: фрицы не прошли.
Но батальон наш тоже отбыл к Богу:
все побратимы в схватке полегли.
Остался я один. Лежу в санбате.
Кругом плывёт ночная темнота.
Я думаю о нашем «меньшем брате»:
теперь совсем он круглый сирота…
ОГЛЯДЫВАЙСЯ, СЫНОК!
Есть такое поверье в народе:
Если хочешь вернуться домой,
В самом трудном и долгом походе
Оглянись и немного постой.
Так сказала мне мама когда-то,
И, поднявшись на взгорок крутой,
Посмотрел я на отчую хату,
Преисполненный мудрости той.
И она меня верно хранила,
Провела через лихо-беду…
Приворотною силой манила,
Чтобы верил, что снова приду
И увижу дымок синеватый
На крутом терриконом боку…
Это стало мечтою солдата,
Оправданием мук на веку.
Сколько раз, натянув покрывало,
В госпитальном горячем бреду
Я шептал, как молитву бывало,
После слова «Победа» - «Приду!»
Но у нас отобрали Победу,
Наше братство попало в беду,
И новейший фашистский последыш
В ту же самую воет дуду.
А солдат, что Отчизну спасали,
Не щадя самого живота,
На асфальт озверело бросали
Демократы хулы и кнута…
Я их видел. И нет мне покоя.
И теперь я жалею о том,
Что запомнил поверье такое –
Оглянулся на взгорье крутом…
***
Душа моя рвётся в Донбасс
На стёжки-дорожки былого.
Но с кем же мне вспомнить о вас,
Друзья моей юности строгой?
О вас, не пришедших с войны,
Мальчишками знавших окопы...
Шахтёрского края сыны,
Какие вы видите сны
На хмурых дорогах Европы?..
