четверг, 10 декабря 2020 г.

Николаю Гончарову - 95 лет!

 СТАРЕЙШЕМУ ЛИТЕРАТОРУ ДОНБАССА НИКОЛАЮ ГОНЧАРОВУ – 95!



Николай Ефремович Гончаров родился в 1925 году в селе Томаровка на Белгородщине. Школьные годы провёл в Горловке. В семнадцать лет ушёл на фронт. После тяжёлого ранения около четырёх с половиной лет находился на лечении в госпиталях. Проявив корчагинское упорство, будущий писатель создал лучшие свои фронтовые были и стихи, успешно окончил среднюю школу.

В Западном Казахстане, куда привезли его на носилках, он показал маме два документа: удостоверение инвалида Отечественной войны 1 группы и университетскую зачётку. Были и слёзы, и надежда: через полгода народный лекарь-казах поднял Николая Ефремовича на ноги. 

Возвращаясь в Горловку, Николай Гончаров уже наметил свою дорогу в жизни. Первое произведение опубликовала газета "Кочегарка" в 1950 году. В ней же стал работать заместителем редактора. Восемь лет руководил  городским литературным объединением. В последующие годы возглавлял газеты «Радянська Донеччина» и «Социалистический Донбасс»… 

Вот уже около сорока лет он живёт и работает в Москве, являясь ответственным работником редакции газеты "Социалистическая индустрия". 

Николай Ефремович издал книги о Донбассе: "Поющие пласты", "Русская улица", "Иванова гора", "Прощальный свет", "Горловский бой", "Оружие поэта", "Живая память", "Шахтёрская мать" и мн. др..

Публиковал статьи о творчестве Павла Беспощадного и других писателях. 

В архиве у него немало писем от людей, которым он лично помог в их житейских нуждах, отстаивая их права, подчас по-фронтовому бросаясь на бюрократические "амбразуры" тех лет. Человек беспокойный, он не раз навлекал на себя неудовольствие начальства, поддерживая в газетах критический огонь по чванству, зазнайству, самодовольству, равнодушию… 

11 декабря 2020 года Николаю Ефремовичу исполняется 95 лет со дня рождения и 70-летие его работы в печати. 

Редколлегия литературного журнала "Пять стихий" и правление Донецкой писательской организации Межрегионального союза писателей поздравляют Николая Ефреммовича с Юбилееем и желают всего самого наилучшего, а самое главное здоровья и Мира! 

 

НИКОЛАЙ  ГОНЧАРОВ

 

   КРАСНЫЙ КАРАНДАШ

 

   Завагитпроп наш – весельчак дотошный,

   В недавнем прошлом – ротный командир,

   Нас принимал подчёркнуто учтиво.

   Подвинул с шуткой пачку папирос:

   «Травитесь, братцы, заодно со мною!..

   Анкета? Очень хорошо! Сейчас посмотрим…»

   Придвинул он к себе мои листы,

   Где жизнь, ещё недолгая, вместилась.

   И стал читать, загадочно прищурясь,

   Попыхивая папироской модной.

   И на лице его одутловатом,

   Как в зеркале, то чтенье отражалось.

   «Так мы, выходит, воевали рядом?

   Эристовку-то, значит, брали вместе…

   Моя там рота (следует затяжка)

   До одного солдата полегла»…

   Ещё вопрос, ещё одна затяжка,

   И дым от наших длинных папирос

   Тремя струями сизыми тянулся

   К открытой форточке, сливаясь воедино.

   Он, как беседа, всё согласно вился.

   Но вдруг, взметнувшись, разорвался в клочья…

   Мой собеседник, словно бы споткнулся,

   Схватил свой толстый красный карандаш

   И впился взглядом в ту строку в анкете,

   Где, говоря о тридцать третьем годе,

   Я называл причину переезда

   Из Томаровки в Горловку, как было,

   Как всё произошло на самом деле…

   «Где ты (уж «ты»!), в какой ты видел книге,

   Что голод был у нас в то время?..»

   «Зачем читать мне? Это здесь осталось

   (Прижал я руку к сердцу простодушно),

   Как страшная зарубка на всю жизнь»…

   «Так-так!..» – каким-то отчуждённым тоном

   Сказал на это труженик горкома, –

   И дважды жирной красною чертою

   Моё писанье с чувством подчеркнул.

   Захлопнул папку и, руки не подав,

   Промолвил, что могу я быть свободным.

   Начальнику же моему велел остаться…

   Нескоро он в редакцию вернулся.

   И сразу же меня позвал к себе.

   «Зачем же так про эту голодовку? –

   Спросил с обидой, оттиск отодвинув, –

   Была она, конечно, это верно,

   Но надо ли, чтобы в своей анкете?..»

   Прости меня, милейший первый мой редактор,

   Но я тебя в тот миг совсем не видел,

   А видел тех, сидящих мёртвых на скамейке,

   Что в белгородском сквере, у вокзала,

   Остались навсегда передо мною.

   А видел на Грабиловке, в землянках,

   Детей опухших с ножками слонят.

   А видел я в том горловском посёлке,

   Как умирал мой дед голодной смертью…

   Вот это и была моя анкета,

   С которой спорил красный карандаш.

 

РАЗГОВОРЫ  В  СТРОЮ

(Из фронтового блокнота)

 

Дождь осенний в лицо,

Мы промокли до нитки.

- Эх, какое крыльцо!

- И какая калитка!

 

- Разговоры в строю!

Что за бредни, ребята?

Вот откроем свою,

Как побьём супостата.

 

Буря воет: зима.

Снеговая завеса.

- Во, пошла кутерьма,

Как в утробе у беса…

 

- Всё ты знаешь, солдат,

Словно был там, однако…

- Как же садит он, гад!

- Как он лупит, собака!..

 

   ПАРЕНЬ ИЗ ДОНБАССА

 

   Виктору Андриянову

 

   Мне снятся голубые терриконы…

   Когда же ты приходишь наяву,

   Я вижу их мерцающие склоны

   И забываю в этот миг Москву…

   Найти строку такого беспокойства –

   Иных огреть, а этих обогреть –

   Тебе шахтёры дали это свойство.

   Успеть сказать! Вот только бы успеть…

   Как мне понятно нынче это чувство!

   Шахтёрский край у каждого из нас

   Зажёг в душе нелёгкое искусство –

   Слагать слова, как видно, в добрый час.

   С тех пор всегда без устали и лени

   Ты пашешь так, что хоть снимай кино:

   «Донбасс никто не ставил на колени,

   И никому поставить не дано!»

   Слова поэта, что с войны крылаты,

   В твоём нетленном мудром багаже

   Диктуют образ, сохраняя свято

   Заветный смысл на мирном рубеже.

 

   P.S.

   Промчались годы, как тебя не стало,

   Как ты ушёл, недописав строки…

   А в отчем крае нынче запылало:

   В Донбассе бьются братья-земляки.

   Там вспоминают вновь слова поэта –

   Зовут к рассудку, злобе вопреки.

   И в том ряду, в словесной эстафете

   Звучат твои «Шахтёрские полки»…

 

  ДРАПМАРШ

 

   «Войска России столь поспешно покидали Германию, что на новом месте для солдат не успели возвести казармы. Прощаясь с Берлином, русские солдаты в строю пели по-немецки».

(Из газет)

 

   Немецкой песней оглашая

   Злорадно ахнувший Берлин,

   Шагают правнуки Чапая,

   Куда велит им властелин.

   А он велит – во чисто поле...

   Смотри, Европа, каковы

   Заложники злодейской воли –

   Солдаты нынешней Москвы!

   Орут с надрывом по-немецки,

   Забыв свою родную речь

   И про обычай наш советский

   Своё достоинство беречь.

   Но вот прошла всего неделя.

   Сложив парадное шитьё,

   Они совсем не так запели,

   Гася бессилие своё.

   Под русским небом цепенея,

   Они по-русски костерят

   Вышестоящих лиходеев,

   Обидевших своих солдат.

   Мне жаль вас, пасынки Победы.

   Я с вами зябну на юру.

   Я разделяю ваши беды,

   Но по-немецки не ору!

   А как могу по-русски крою

   Ту окаянную игру,

   Что обрекла на стыд героев,

   Пустив их славу по ветру...

 

СИРОТА

 

Нездешним светом озарило лица, 

отозвалось улыбкой на устах: 

солдат принёс зайчонка в рукавице – 

нашёл его в обугленных кустах. 

 

Стояли мы в ту пору на заслоне, 

и маленький пушистый сирота, 

обосновавшись в нише для патронов, 

осваивал уютные места.

 

При стуке в гильзу он спешил к просвету 

к знакомым, тёплым, ласковым рукам.

Кто наблюдал тогда картину эту, 

хранил её в душе наверняка.

 

«Кормёжка зверя!» - смех звучал в траншее, 

отдушина из редких на войне.

Толпились мы, вытягивая шеи, 

как будто в незабытой стороне…

 

Но радио солдатское не спало 

и предвещало новые бои:

нам завтра на рассвете предстояло 

опять менять позиции свои.

 

А на войне, известно, было всяко: 

не мы, а немцы, сжатые в котле, 

остервенело ринулись в атаку, 

бронёй прикрывшись в предрассветной мгле.

 

Мы заступили нелюдям дорогу.

Скажу вам сразу: фрицы не прошли.

Но батальон наш тоже отбыл к Богу: 

все побратимы в схватке полегли.

 

Остался я один. Лежу в санбате.

Кругом плывёт ночная темнота.

Я думаю о нашем «меньшем брате»: 

теперь совсем он круглый сирота…


ОГЛЯДЫВАЙСЯ,  СЫНОК!

 

Есть такое поверье в народе:

Если хочешь вернуться домой,

В самом трудном и долгом походе

Оглянись и немного постой.

Так сказала мне мама когда-то,

И, поднявшись на взгорок крутой,

Посмотрел я на отчую хату,

Преисполненный мудрости той.

И она меня верно хранила,

Провела через лихо-беду…

Приворотною силой манила,

Чтобы верил, что снова приду

И увижу дымок синеватый

На крутом терриконом боку…

Это стало мечтою солдата,

Оправданием мук на веку.

Сколько раз, натянув покрывало,

В госпитальном горячем бреду

Я шептал, как молитву бывало,

После слова «Победа» - «Приду!»

Но у нас отобрали Победу,

Наше братство попало в беду,

И новейший фашистский последыш

В ту же самую воет дуду.

А солдат, что Отчизну спасали,

Не щадя  самого живота,

На асфальт озверело бросали

Демократы хулы и кнута…

Я их видел. И нет мне покоя.

И теперь я жалею о том,

Что запомнил поверье такое –

Оглянулся на взгорье крутом…

 

   ***

 

   Душа моя рвётся в Донбасс

   На стёжки-дорожки былого.

   Но с кем же мне вспомнить о вас,

   Друзья моей юности строгой?

   О вас, не пришедших с войны,

   Мальчишками знавших окопы...

   Шахтёрского края сыны,

   Какие вы видите сны

   На хмурых дорогах Европы?..

 

 

Комментариев нет:

Отправить комментарий